— Молчат и
любят уединение только очень гордые люди, — продолжала Нюта, отдергивая его руку от виска. — Вы гордец, Володя. Почему вы глядите исподлобья? Извольте мне глядеть прямо в лицо! Да ну же, тюлень!
Наташа не то чтобы
любила уединение (она не знала, любила ли она или нет, ей даже казалось, что нет), но она нося, рождая и кормя детей и принимая участие в каждой минуте жизни мужа, не могла удовлетворить этим потребностям иначе, как отказавшись от света.
Неточные совпадения
Уединение — главное: я ужасно не
любил до самой последней минуты никаких сношений и ассоциаций с людьми; говоря вообще, начать «идею» я непременно положил один, это sine qua.
— Видно, что так, мой друг, а впрочем… а впрочем, тебе, кажется, пора туда, куда ты идешь. У меня, видишь ли, все голова болит. Прикажу «Лючию». Я
люблю торжественность скуки, а впрочем, я уже говорил тебе это… Повторяюсь непростительно… Впрочем, может быть, и уйду отсюда. Я
люблю тебя, мой милый, но прощай; когда у меня голова болит или зубы, я всегда жажду
уединения.
Любил я ходить в
уединении по чудесному парку Александрии и мечтать об ином мире.
— Сжальтесь надо мной! — заговорила она, — не покидайте меня; что я теперь без вас буду делать? я не вынесу разлуки. Я умру! Подумайте: женщины
любят иначе, нежели мужчины: нежнее, сильнее. Для них любовь — все, особенно для меня: другие кокетничают,
любят свет, шум, суету; я не привыкла к этому, у меня другой характер. Я
люблю тишину,
уединение, книги, музыку, но вас более всего на свете…
Любил петь духовные и светские стихи (последние всегда старые, сочиненные до «Прощаюсь, ангел мой, с тобою») и терпеть не мог
уединения.
Помните, как вы мне говорили еще задолго до свадьбы, что он
уединение любит, я тогда, конечно, говорить не хотела, а сама с собой подумала: пьет, думаю, и пьет, должно быть запоем.
Подросток пишет: «Нет, мне нельзя жить с людьми! На сорок лет вперед говорю. Моя идея — угол… Вся цель моей «идеи» —
уединение…» Версилов говорит ему: «Я тоже, как и ты, никогда не
любил товарищей».
Поэтому-то граф не
любил новых лиц, нарушавших его
уединение, и хотя любезно, но холодно принимал некоторых офицеров военных поселений, приезжавших к нему по старой памяти «на поклон».
Он
любил,
любил безнадежно и упорно растравлять
уединением свою сердечную рану, не желая умышленно ее залечить.
Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, когда он глядел на небо на Аустерлицком поле, которые он
любил развивать с Пьером и которые наполняли его
уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспомнить об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты.